Чкалов не расстраивался и продолжал писать. То и дело, что-то в его тексте не нравилось замполиту.

Следом за Лёней, подошел к Кислицыну я. Свой «подвиг» расписать получилось быстро. Замполит обрадовался, когда обнаружил грамотный текст в моём представлении.

— Клюковкин, ты как умудрился так красиво написать? Даже я за столько лет службы не смог бы столь феерично себя преподнести.

— Пошёл и у Берёзкина спросил, — пошутил я.

— Смешно! Этот Берёзкин уже всю плешь проел с этими представлениями. Его, видимо, Целевой напряг хорошенько. Теперь чуть ли не каждый час присылает человека за бумагами.

Дольше всех писал Батыров, поскольку его представление должно было быть мощнее, чем у других. Ну и Чкалов всё никак не мог сообразить. Даже подглядывал к остальным, чтобы списать.

— Вроде готово. Сань, прочти. Не слишком ли мало? — протянул Батыров мне 2 листка.

Расписал командир звена слишком мало всего. Особое внимание уделил прилёту в Афганистан, и как он героически выдерживал параметры силовой установки во время перелёта.

А вот самые лучшие эпизоды решил «скомкать». Например, эвакуации лётчика один абзац, а группы Сопина — полтора.

— Димон, с таким представлением я тебе и благодарность бы не дал. Первый раз, что ли, пишешь? — спросил я, отдавая ему написанные листы.

— Раньше только выговора тебе объявлял. Но там ничего писать не надо было.

Так он ещё и Клюковкину взыскания давал! Вот так друг у меня.

— Бери ручку и давай писать. Читай, что там у тебя написано, — показал я на листок.

— Зачем?

— Потому что не напишешь ты, додумывать за тебя никто уже не будет. Скажут, что недостоин звезды Героя, и объявят «большое командирское спасибо».

Димон зачитывал каждое предложение, а я их переформулировал.

— Пиши — за время выполнения интернационального долга в Афганистане показал высокий профессионализм и великолепные организаторские способности.

— Я же не особо много и организовывал, — начал спрашивать Димон.

— Пиши, как я тебе диктую. Дальше, «неоднократно проявлял мужество, отвагу и героизм в борьбе с антиафганскими силами. При выполнении боевых вылетов действовал»…

— Мы же с тобой не совсем боевые вылеты выполняли, когда людей эвакуировали, — продолжал задавать глупые вопросы Батыров.

— Пиши. Мне лучше знать, — ответил я. — Далее, «умелые действия и проявленные высокие моральные качества коммуниста старшего лейтенанта Батырова, позволили не допустить создания проимпериалистического плацдарма внешней агрессии на южных границах СССР».

— Сань, ну это уже перебор! — воскликнул Батыров.

— Ты звезду хочешь или благодарность? Пиши!

Димон написал ещё пару страниц под моим чутким руководством.

— Я тут и про вас написал, — сказал Батыров, показывая, где он упоминал меня и Сабитовича. Вот только обострённое чувство справедливости здесь ни к чему.

При первом прочтении я этого не заметил. Как только я перечитал, то чуть не обалдел.

— Ты зачем пишешь, что это я управлял вертолётом? — произнёс тихо, когда увидел, что Батыров написал о моём решающем вкладе в эвакуацию группы разведки.

— Ну, это же честно.

Я рад, что Димон ценит меня и Сабитовича. Старается не приписывать все заслуги себе. Но в данном случае, звезда Героя Советского Союза, полученная Батыровым, позволит и Кариму, и мне получить награду. А также и многим другим.

— Тут принцип паровоза — есть локомотив, который всех тащит за собой. Вот ты и есть этот самый локомотив. Поэтому убирай все упоминания о нас. Если большие люди прочитают о моём прямом участии, то тебя снимут с должности и отправят в народное хозяйство.

— Всё равно это неправильно по отношению к вам.

Наивный человек! Я пытаюсь говорить всё тише, чтобы никто не услышал. А Димон только голос повышает.

— Ты это можешь мне рассказать, Кариму или дома жене. И то, 100 раз подумай. Остальным в эскадрилье не стоит этого говорить.

Почти час я надиктовывал текст Димону. После чего расписанный на 8 листов подвиг моего командира звена был передан замполиту. У него даже челюсть отвисла, когда читал.

— Батыров, тут на дважды Героя. Девушки пока набирать на машинке будут, разрыдаются, — улыбался Кислицын.

Судя по лицу Димона, он был недоволен. Мол, хотел всё по-честному изложить.

— Сань, а ты мне не поможешь? Я уже 10й раз пишу, а Кислицыну не нравится, — сказал Чкалов, присаживаясь рядом с нами, когда мы вернулись на свои места в конце класса.

— Эх, Лёня! Тебя на какую награду подают? — спросил я.

— Ну, было бы хорошо на Героя Союза, но я и на орден Ленина согласен.

— А ты вообще парень без стеснения, да? На такие награды людей, можно сказать, назначают, — улыбнулся я.

— Ну, хоть на орден Красного Знамени, — продолжал просить Леонид.

— Давай. Помогу тебе. А чего ты так за наградами стремишься? — спросил я.

— Есть тут одна проблема. Точнее, девушка, к которой хочу приехать и пригласить куда-нибудь.

Как будто орден сразу прибавляет «обворожительности» в общении с женским полом.

— А орден чем тебе поможет?

Я знал, что в Советском Союзе уже давно отменили ежемесячные выплаты за награды. Льготы были только у героев Союза.

— Как чем? 30 рублей на дороге не валяются! Ежемесячно за орден Ленина платят. А Батыров и вовсе 60 будет получать. И так до конца жизни. Ты всё от удара головой не отойдёшь?

— И как давно вернули выплаты? Их же через три года после Великой Отечественной отменили.

Тут Чкалов провёл мне политинформирование на эту тему. Я только и успевал ловить удивлённые взгляды товарищей, что я не знаю такой простой вещи.

Оказывается, выплаты вернули после войны в Корее. А история-то в этом мире идёт немного другим путём!

— Ты чего? Американцы до сих пор не признают, что нам в воздушных боях проиграли с треском. Тебе, как в училище преподавали военную историю? — возмутился Чкалов.

— Нормально преподавали. Память отшибло слегка, когда ударился при посадке в Соколовке с Батыровым.

— Ну, не настолько же мозги у тебя поменялись? — посмеялся Лёня.

— Я бы на твоём месте помолчал по поводу мозгов. Иначе представление напишем с тобой на орден Сутулова.

— Ого! А она государственная? — обрадовался Лёня.

— Общественная! Пиши, а то сам будешь сочинять.

Леонид замолчал и начал писать.

Только он написал заголовок, как неожиданно пришла очередная задача. Появился начальник штаба, принёс фотопланшеты, карту и начал объяснять.

— Нужно груз доставить в Анаву. Большой. Прикрытия не будет, поскольку маршрут безопасный. Всё везде проверено, — показал по карте Глеб Георгиевич, как мы будем лететь в сторону Анавы.

— А что везти?

— Воду, палатки, еду, патроны и… этих… петухов и кур, — сказал Бобров.

Похоже, что надолго туда людей направляют, раз такой груз. Ещё и с курами.

— Куры и петухи — для местных. В дар, так сказать, — добавил начальник штаба.

— А их Союза привезли? — спросил я.

— Петухов? Нет, конечно. Где взяли, не знаю. Местные военные передали.

Глеб Георгиевич строго указал, чтоб ничего из груза не забыли взять. Поскольку задача от главного тыловика армии пришла. Мол, он за формирование этого поста в ответе.

— Вес предельный будет. Ведущий Батыров, ведомый Чкалов. И без фокусов, Лёня, а то я тебя петуха… ой, орла знаю!

Задача не сложная. Маршрут был проложен безопасный, поскольку проходил в стороне от Махмудраки. И вдоль всего маршрута полёта стояли уже наши войска.

Тут дверь снова открылась, и в класс зашёл товарищ Берёзкин. Одет в лётное обмундирование и бронежилет.

— Так, майор, вам дали указание лететь в Анаву с грузом? — спросил Павел Валерьевич.

— Не мне, но нашей эскадрилье, — ответил Бобров.

— Хорошо. Я пойду старшим группы на Ми-24. Через 20 минут вылетаем, — скомандовал замполит.

На лицах парней особой радости не было.

Глава 25

На стоянке уже шла погрузка грузов в вертолёты. Ящик за ящиком, мешок за мешком, солдаты постепенно заставляли всё пространство грузовой кабины. Сабитович командовал бойцами, показывая куда лучше поставить груз. Солнце продолжало припекать, нагревая своими лучами обшивку вертолёта.